Новый оборонный заказ. Стратегии
Новый оборонный заказ. Стратегии
РУС |  ENG
Новый оборонный заказ. Стратегии

Государства завтрашнего дня. Что мы можем и чего не можем сказать об изменении главного политического института современности

В 2022 году на фоне непрерывной череды катаклизмов все чаще идут разговоры о формировании нового международного порядка, приходящего на смену тому, который установился в 1990-е годы после распада СССР. При этом различные теории, предлагающие свой ответ на вопрос, каким будет дивный новый мир, чаще всего рассматривают государство в качестве той постоянной, изменения внутри которой слабо или никак не повлияют на конфигурацию международных отношений.

Вместе с тем, будущее государства составляет предмет споров и фантазий не только в социальных науках, но и в поп-культуре, что иллюстрирует популярность жанра антиутопии. В современном политическом жаргоне отражаются попытки изобретения цепкого лейбла для характеристики государства будущего. Практически каждый год появляются новые или реактуализируются старые концепции, содержащие корень «кратия» (киберократия, унократия и десятки других).

 

О чем речь?

Для исследователей больших политических сообществ очевидно, что современное, «модерновое» государство по историческим меркам является достаточно молодым феноменом. Его оформление чаще всего связывают с окончанием Тридцатилетней войны в Европе, в результате которой в 1648 году была подписана серия мирных соглашений, положивших в основу международных отношений принцип суверенитета, который иногда называют вестфальским, вслед за областью в Германии, в которой эти соглашения были подписаны. Для исследователей международных отношений Вестфальский мир 1648 года – также ключевая дата в формировании современной системы государств, принципы функционирования которой лишь незначительно изменились с тех пор. Ряд историков оспаривают «вестфальский мир», называя другие точки отсчета для современных международных отношений. Однако можно согласиться, что окончательное формирование государства как совокупности институтов и правил, работающих автономно от правителя и не заканчивающихся с его уходом, произошло к концу XVIII века.

Такое определение государства как в первую очередь административной системы – это объяснение в узком смысле. В противоположность этому, в широком смысле под государством можно понимать любую относительно большую общность людей, связанную отношениями власти. В таком случае «государствами» окажутся и античные полисы, и феодальные монархии Средневековья, и другие образования, которые в узком определении государствами не являются.

Споры о том, каковы ключевые признаки государства (то есть те, без которых государство перестает считаться таковым), – предмет отдельного исследования, однако чаще всего приводится популяризированное Максом Вебером определение государства как института, монополизировавшего применение насилия на определенной территории и осуществляющего легитимное господство одних людей над другими.

Легитимность (т.е. признание правомерности господства со стороны тех, над кем оно осуществляется) представляет важнейший элемент, предполагающий, что правление осуществляется от имени некоего коллективного целого, объединенного общей идентичностью, – «нации» или «народа». На идентичность как на ключевую характеристику государства в XX веке обратили внимание историки-конструктивисты, которые подчеркивали, что государство не является естественным, безусловным образованием, а требует ежедневного воображения – напоминания о себе в форме праздников, памятников, мифов, флагов и т.д. Другими словами, государство существует до тех пор, пока в него «верят» его граждане.

Веберовское определение также подразумевает другой ключевой признак – уже упомянутый суверенитет. Понятие суверенитета само по себе тянет за собой целый пласт споров относительно как его определения, так и релевантности его использования в современном глобализованном мире. Вместе с тем, в последние годы суверенитет как понятие получил второе дыхание и все чаще проникает в такие области, в которых раньше обходились без него. Россия является одним из лидеров в «злоупотреблении» риторикой суверенитета – в стране не только действует «Комиссия по защите государственного суверенитета…», но и время от времени официальные лица различного уровня производят и транслируют такие концепции, как «исторический суверенитет», «духовный суверенитет» и другие. Схожий тренд демонстрирует и Евросоюз, однако упор там делается на «цифровой» и «технологический» суверенитет.

Концепция суверенитета сама по себе предполагает внешнее и внутреннее измерение (некоторые теоретики говорят о «негативном» и «позитивном» суверенитете, адаптируя формулу Исайи Берлина, которую он применял к понятию свободы). Внешнее подразумевает формальное признание за государством его границ со стороны международного сообщества, а также способность их защитить, тогда как внутреннее – способность обеспечить и поддерживать порядок и благополучие внутри страны.

Можно перечислить еще ряд второстепенных признаков, таких как централизованная армия или налогообложение, однако именно названные выше чаще всего фигурируют в качестве определяющих. В отсутствие одного или нескольких из таких признаков государство часто называют «несостоявшимся» (failed state), хотя четких критериев причисления к таковым нет, что делает список таких несостоявшихся государств крайне подвижным и подверженным политической конъюнктуре. Зачастую failed state – это политическое клеймо, которое используют конкуренты на мировой арене. Например, со стороны российских официальных лиц и некоторых аналитиков время от времени можно услышать такую характеристику в отношении Украины. После 24 февраля 2022 года также участились упоминания России как страны, движущейся в сторону несостоявшегося государства.

 

Вы можете дочитать этот материал, оформив подписку.