Атомное оружие – первый шаг в создании глобального оружия
В 1940 г. в Академии наук СССР была создана комиссия по проблеме урана, объединившая работу ряда научно-исследовательских институтов в области физики атомного ядра. После начала Великой Отечественной войны практически все работы в области ядерной физики были временно прекращены. Только в 1943 г. была принята программа изучения возможности создания ядерного оружия, реализация которой была связана с появившимися у советского руководства сведениями о том, что Великобритания и США уже ведут работы в этом направлении. В апреле 1943 г. была образована Лаборатория № 2, положившая начало советскому атомному проекту, а уже 29 августа 1949 г. было проведено испытание первого советского ядерного устройства. К концу 1950-х гг. СССР обладал значительным арсеналом ядерных боезарядов и средств доставки, которые позволяли использовать ядерное оружие в пределах театров военных действий. Тогда же основные усилия Советского Союза были направлены на создание средств доставки, обладающих межконтинентальной дальностью и способных обеспечить нанесение удара по территории США, что определялось необходимостью отражения угрозы ядерного нападения со стороны США. Удачное испытание межконтинентальной баллистической ракеты Р-7 (SS-6) и её использование осенью 1957 г. для запусков первых искусственных спутников Земли продемонстрировали лидерство Советского Союза в области создания баллистических ракет. В декабре 1959 г. был образован новый вид Вооружённых сил – Ракетные войска стратегического назначения. Программа строительства стратегических сил, осуществлённая в 1960-х гг., позволила Советскому Союзу добиться примерного равенства с США по количеству стратегических носителей, хотя советские стратегические силы в начале 1970-х гг. всё ещё заметно уступали группировке стратегических сил США по боевой эффективности.
В1982 г. СССР первым объявил об отказе от применения ядерного оружия. В те годы в Институте прикладной математики АН СССР, возглавляемом академиком М. В. Келдышем, родилась идея ограничения стратегических вооружений и систем противоракетной обороны – одна из наиболее глубоких и важных идей XX века. Эта идея, выдвинутая М. В. Келдышем, Д. Ф. Устиновым, А. А. Громыко и Ю. В. Андроповым, на десятилетия определила повестку дня для диалога сверхдержав. Она позволила сэкономить гигантские ресурсы, повысить уровень доверия в мировом сообществе и, в конечном счёте, обеспечила много лет мирного сосуществования без кризисов, выходящих на военно-стратегический уровень. С. П. Курдюмов, сотрудник М. В. Келдыша, одним из первых среди учёных научно обосновал идею: ядерное оружие вместо гаранта стабильности может превратиться в свою противоположность. Тогда такие суждения учёного казались парадоксом. Идея, что наш мир нелинеен, способен к парадоксальному поведению, уже тогда представлялась очевидной, но её применение к конкретным реалиям воспринималось неоднозначно. В самом деле, паритет стратегических вооружений, обеспечивший полвека мира, исходил из возможности каждой из сторон нанести другой неприемлемый ущерб на любой стадии конфликта. Это и уберегало каждую из сторон от соблазна такой конфликт начать. Однако предположим, что в процессе сокращения вооружений, пусть даже симметричном, взаимном и контролируемом, достигнут некоторый критический порог. При этом каждая из сторон может нанести неприемлемый ущерб в первом обезоруживающем ударе. Но не может сделать это, нанося ответный удар. И тогда появляется соблазн нанести удар первыми... [1] Кстати говоря, эти идеи С. П. Курдюмова и целой плеяды отечественных учёных явились основой зарождения нового научного направления – синергетики (в те же годы развитие этого направления инициировалось за рубежом И. Р. Пригожиным и Г. Хакеном). Предложения о сокращении стратегических вооружений и средств средней дальности были выдвинуты Советским Союзом в ходе советско-американской встречи в верхах в Рейкьявике, состоявшейся в октябре 1986 г. В ходе этой встречи была достигнута принципиальная договорённость о сокращении наполовину всех компонентов стратегических сил, в том числе советских тяжёлых ракет. После распада Советского Союза в конце 1991 г. и образования Содружества Независимых Государств основная часть инфраструктуры стратегических сил и ядерного комплекса, а также большинство стратегических носителей ядерного оружия оказались на территории России. К концу 1996 г. все ядерные боезаряды, ранее находившиеся на территории Казахстана, Украины и Белоруссии, были переведены на территорию России. В настоящее время СЯС Российской Федерации представлены классической триадой в составе наземных МБР (стационарного шахтного, подвижного грунтового и железнодорожного вариантов базирования), морских и авиационных стратегических ядерных сил. За период с 1990 до 2002 г. общее число носителей элементов триады сократилось с 2500 до 1505 единиц, а ядерных боезарядов – с 10 271 до 5518 единиц [2].
8 апреля 2010 г. в Праге Дмитрий Медведев и Барак Обама подписали новый договор между Российской Федерацией и Соединёнными Штатами Америки о мерах по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений (Пражский договор). Этот договор, рассчитанный на 10 лет, был подписан взамен договора о СНВ (ДСНВ) от 1991 г., завершившего своё действие 4 декабря 2009 г.
К договору прилагается также обширный протокол о мерах по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений. После подписания договора и протокола к нему (см. «Геополитика и безопасность», 2010, № 4(12), с. 131–145) президенты провели совместную пресс-конференцию. Барак Обама, в частности, отметил: «Договор предусматривает сильное сокращение развёрнутого ядерного оружия, сокращает средства доставки примерно вполовину и включает режим контроля, который повышает доверие, придаёт большую гибкость защите нашей безопасности и способствует обеспечению Америкой безопасности наших европейских союзников (выделено автором)... Мы получили документ, который в полной мере выдерживает баланс интересов России и Соединённых Штатов Америки. Главное, что здесь нет выигравших и проигравших. Победили обе стороны, которые упрочили свою безопасность, а с учётом нашей победы – победило всё мировое
сообщество. Сегодня наконец-то демонстрируется готовность Соединённых Штатов и России, двух стран, в которых содержатся более 90 процентов мирового ядерного оружия, быть глобально ответственными лидерами. Сегодня мы выполняем наши обязательства в рамках Договора о ядерном нераспространении, который должен стать основой для глобального нераспространения ядерного оружия». Обратим внимание на слова Обамы о балансе интересов двух держав-лидеров и об их глобальной ответственности в деле нераспространения ядерного оружия. Та же мысль следом прозвучала и в выступлении Д. А. Медведева: «В итоге мы получили документ, который в полной мере выдерживает баланс интересов России и Соединённых Штатов Америки. Главное, что здесь нет выигравших и проигравших. Это так называемая win-win situation. Я думаю, что это в полной мере характеризует то, что сейчас было сделано. Победили обе стороны, которые упрочили свою безопасность, а с учётом нашей победы – победило всё мировое сообщество. Новое соглашение, которое укрепляет глобальную стратегическую стабильность, одновременно способствует переходу на новый, более высокий уровень наших отношений, отношений с Соединёнными Штатами Америки» [3]. Однако, несмотря на достигнутые договорённости, современный мир находится под угрозой применения новых глобальных геостратегических концепций и видов глобального оружия, которое приходит на смену ядерному оружию. Согласованным усилиям по установлению ядерного паритета противостоят разрабатываемые американским военным командованием проект «Быстрый глобальный удар», а также геосферное, (в т. ч. климатическое) оружие, которое признаётся оружием массового поражения.
Проект «Быстрый глобальный удар» и выбор позиции России
На семинаре в Московском центре Карнеги в июне 2010 г. председатель программы по проблемам нераспространения Центра Алексей Арбатов перечислил наиболее значимые проблемы, обусловливающие необходимость неослабного внимания со стороны Москвы и Вашингтона к задаче ядерного разоружения.
Баланс сил после окончания в 2020 г. срока действия Пражского договора будет характеризоваться тем, что России и США придётся заключать новый договор о дальнейшем сокращении ядерных сил, поскольку продлить текущий они не смогут в силу динамики баланса стратегических ядерных сил (СЯС) обеих стран. В настоящее время основную часть СЯС США составляют системы, созданные в 1970-е гг. и введённые в строй в 1980–1990-е гг. В 2020–2030-е гг. они будут заменены как на новые стратегические системы в ядерном оснащении, так и на перспективные неядерные вооружения на стратегических носителях. США заинтересованы в том, чтобы следующий российско-американский договор позволил им сократить старые системы и принять на вооружение новые. России же не удастся к 2020 г. сохранить свои СЯС на уровне в 1550 ядерных боезарядов, как зафиксировано в Пражском договоре,– даже в том случае, если будут продлеваться сроки службы отдельных систем. Поэтому Россия будет заинтересована в новом договоре для того, чтобы поддерживать паритет с США при более низких потолках.
Переговоры о дальнейших сокращениях СЯС являются необходимым условием для дискуссий по таким вызывающим взаимную обеспокоенность Москвы и Вашингтона проблемам, как противоракетная оборона (ПРО), тактическое ядерное оружие и милитаризация космоса. Эти проблемы будут обостряться по мере продвижения по пути ядерного разоружения.
Ограничения СЯС должны быть распространены и на третьи страны – Великобританию, Китай, Францию. Но вести с ними переговоры невозможно, если не будут продолжены двусторонние переговоры России и США по этой проблеме. Если Россия и США сделают этим странам предложение об ограничении СЯС, не подкреплённое собственным примером, они получат твёрдый отказ.
Ко времени проведения конференции по рассмотрению договора о нераспространении ядерного оружия 2015 г. неядерным странам предстоит осознать, что Россия и США практически «сымитировали» сокращения, остановившись на потолках в 1550 боезарядов, и дальше сокращать СЯС не намерены. Побудить неядерные страны принять более жёсткие условия ядерного нераспространения можно будет только при продолжении российско-американских переговоров о сокращениях [4].
Сохранить и укрепить режим ядерного нераспространения можно будет только в том случае, если Москва и Вашингтон продемонстрируют взаимную транспарентность и приверженность ядерному разоружению. Договор будет оставаться в силе в течение десяти лет, если до истечения этого срока его не заменят последующим соглашением. Но в эти годы будет разворачиваться новая военно-техническая революция (предшествующая ВТР началась в годы Второй мировой войны и была ознаменована созданием атомного и ракетного оружия, средств радиолокации и электронных вычислительных машин). Новая ВТР получает воплощение в широком спектре военных доктрин и стратегических концепций, которые необходимо предполагают разработку системы глобальной безопасности, включающей технические, организационные и геополитические компоненты. Чем же это вызвано? Дело в том, что военно-политическая элита США в последние годы всё более уповает на новую стратегическую концепцию – «Быстрый глобальный удар» (БГУ, prompt global strike concept). Суть этой концепции в том, что США в случае возникновения острой необходимости поразить в кратчайшие сроки ограниченное количество как стационарных, так и мобильных целей будут способны применить межконтинентальные баллистические ракеты, размещённые на атомных подводных лодках. Ведь объекты удара могут находиться вне зоны досягаемости американских сил передового базирования (тактическая авиация ВВС и палубная авиация ВМС). К тому же для подготовки и проведения операции потребуется определённое время. Между тем, как известно, МБР или БРГТА способны доставить боевую нагрузку в течение 30–40 минут практически в любую точку земного шара.
В качестве потенциальных целей для средств, разрабатываемых в рамках концепции БГУ, прежде всего упоминаются базы террористов, а также оказавшиеся под их контролем склады и средства доставки оружия массового поражения. Однако нужно отметить, что Пентагон намерен решать и совсем другие задачи. В том числе использовать неядерные средства для поражения стратегических объектов – противоспутниковые системы и системы ПВО, баллистические ракеты и объекты, содержащие ОМУ, другие очень важные цели, которые могут оказаться уязвимыми на непродолжительное время, включая и командование противника.
По оценкам специалистов, стратегическими средствами в неядерном оснащении могут быть поражены от 10 до 30 % подобных целей. Другими словами, и в неядерном оснащении стратегические носители будут обладать контрсиловым потенциалом, а потому стратегия БГУ, так же как и планы развёртывания ПРО, вызывает справедливую озабоченность российских военных экспертов. Что же представляет из себя «Быстрый глобальный удар» и почему в Вашингтоне сочли необходимым принять эту концепцию? На слушаниях в Сенате США (2007) генерал Дж. Картрайт на вопрос о перспективах договора по СНВ в связи с новыми средствами, разрабатываемыми согласно концепции БГУ, прямо заявил: «Такое решение позволит сделать более гибким подход в разработке средств для быстрого глобального удара и в то же время вести поиск путей к сохранению соответствующих мер доверия.
В конце концов, мы осуществляем поиск средств, укрепляющих национальную безопасность и позволяющих в меньшей степени опираться на ядерное оружие». Итак, американские военные усматривают в концепции БГУ серьёзную альтернативу СЯС.
В настоящее время Россия, основываясь на своём понимании поддержания стратегической стабильности, вряд ли будет согласна обсуждать вопросы нестратегического ядерного оружия (НЯО) без учёта ядерных КРМБ большой дальности, противоракетной обороны (ПРО) и высокоточного оружия (ВТО), в которых США имеют превосходство. Для НЯО как самостоятельного класса ядерных вооружений отсутствует какой-либо международный договорно-правовой механизм, требующий их контроля и сокращения, а официальных данных о количестве нестратегических ядерных боезарядов нет.
Российская позиция по НЯО строится с учётом общей военно-стратегической ситуации на её границах и дисбаланса по обычным вооружениям и вооружённым силам в пользу НАТО (на западе) и Китая (на востоке). НЯО США, развёрнутое в Европе, рассматривается российскими военными как стратегическое, поскольку оно находится в достаточной близости от границ России. Вступление стран Восточной Европы и некоторых бывших советских республик в НАТО, а также превосходство НАТО в обычных вооружениях усиливают беспокойство России в отношении американского НЯО, размещённого в Европе, и объективно повышают значение её НЯО в качестве противовеса. Поэтому к переговорам по контролю и сокращению этого класса ядерного оружия можно приступить лишь после того, как американское НЯО будет полностью выведено из Европы [5]. Итак, концепция БГУ в сочетании с глобальной ПРО становится инструментом обретения политического и стратегического доминирования в мире, что является достаточно серьёзным фактором, подрывающим принципы взаимного сдерживания и обоюдной безопасности, размывающим архитектуру стратегической стабильности.
Справедливости ради надо отметить, что последние годы опасности такого рода стали акцентироваться и в документах, определяющих взгляды военно-политического руководства России. И в Стратегии национальной безопасности РФ до 2020 г., и в Военной доктрине РФ, принятых в 2009–2010 гг., развёртывание стратегических неядерных систем высокоточного оружия отнесено к основным внешним военным опасностям для Российской Федерации наряду с созданием и развёртыванием стратегической противоракетной обороны и милитаризацией космического пространства.
России есть о чём беспокоиться. К 2014–2015 гг. в распоряжение Пентагона могут поступить новые виды вооружений, способные выполнять боевые задачи БГУ. Одновременно с формированием концепции и исследованиями идут поиски оптимального организационного решения, а в рамках Стратегического командования США (СТРАТКОМ) создавались временные командные структуры. Силы БГУ в составе СТРАТКОМ либо в составе ВВС США действуют в тесной координации с другими видами американских ВС в качестве составной части стратегической триады. В августе 2009 г. было объявлено о начале функционирования Глобального ударного командования военно-воздушных сил США (Air Force Global Strike Command, AFGSC), в сферу ответственности которого, помимо операций БГУ, с 1 декабря 2009 г. включено применение 450 межконтинентальных ракет наземного базирования и частей стратегической авиации.
Хотим мы того или нет, как отмечал Е. В. Мясников на Московской конференции по нераспространению (4–6 марта 2010 г.), но в ближайшем десятилетии определять характер взаимоотношений России и США будет взаимное ядерное сдерживание. Обе стороны продолжают оставаться скованными прежними парадигмами, которые определяют структуру и состав ядерных вооружений. Рассматривая условия для дальнейшего сокращения СНВ, стороны будут исходить из того, что во главе угла по-прежнему будет находиться критерий выживаемости перспективных стратегических сил в условиях любого мыслимого сценария развития событий. И этот вывод, прежде всего, справедлив по отношению к России. Угрозу для выживаемости перспективных ядерных сил могут представлять не только стратегические ядерные вооружения и противоракеты потенциального противника, но и обычные вооружения, прежде всего те, что размещены на стратегических носителях и обладают высокой точностью. Некоторые российские эксперты полагают, что существующие технические характеристики высокоточного оружия США уже позволяют использовать его для превентивного уничтожения объектов стратегических ядерных сил. Причём США предполагают использовать высокоточное оружие для решения ряда задач, для которых ранее планировалось применять ядерное оружие. В отношении высокоточного оружия между США и Россией существует дисбаланс, и в перспективе он будет усиливаться. По этой причине ВТО способно оказаться одним из главных препятствий на пути осуществления глубоких сокращений ЯО [6].
Для России ввод в строй сил БГУ может иметь весьма конкретные практические последствия. Фактор БГУ может означать слом пока ещё существующей относительной стратегической стабильности. Ядерное сдерживание и устрашение быстро устаревают, становятся неприемлемым рудиментом эпохи конфронтации Восток – Запад. Даже модернизация ядерных арсеналов США и России и доктринальные подтверждения, что ядерные боезаряды остаются в строю и могут быть применены, не снимают ожиданий того, что они никогда не будут использованы, и в обозримом будущем государства откажутся от этого вида оружия.
Новые виды глобального оружия, сетецентрические войны и глобальная безопасность
В порядке постановки проблемы следует различать три вопроса: 1) о создании новых видов глобального оружия; 2) об организации и управлении боевыми операциями на глобальном театре военных действий; 3) о принципах организации глобальной безопасности современного мироустройства. Ещё в 2002 г. В. И. Слипченко достаточно чётко определил сложившуюся на рубеже веков ситуацию и выявил, в ракурсе «военной футурологии», актуальность данной проблемы: «Экономически развитые страны не только осуществляют непрерывную военно-техническую революцию, но и вышли на рубеж революции в военном деле. Осуществляется новый колоссальный скачок в развитии вооружений, а вследствие этого и в формах и способах вооружённой борьбы и войны в целом. Наступает не только новый период войн оружия высоких технологий, но и период обесценивания роли ядерного оружия, значительного высвобождения человека и живой силы вообще от участия в вооружённой борьбе. Именно военная наука должна уделять внимание, прежде всего, изучению взаимосвязи между технологическими аспектами и далеко идущими революционными переменами в формах и способах вооружённой борьбы и войн нового поколения» [7].
В первом случае речь идёт о принципиально новых видах глобального оружия, в качестве которых следует рассматривать геосферное и гелиосферное оружие. В свою очередь, разновидностями геосферного оружия является атмосферное (климатическое), гидросферное и литосферное оружие.
Атмосферное оружие основано на использовании в качестве поражающего фактора искусственной инициации таких климатических явлений, как ураганы, ливневые дожди, циклоны, сели, наводнения, смерчи и др.
Гидросферное (гидрофизическое) оружие использует в качестве поражающего фактора также искусственно направляемые гидрофизические явления – цунами, подводные селевые и мутьевые потоки, подводные газогидратные извержения и др.
Литосферное оружие основано на использовании разрушающей энергии землетрясений, извержения вулканов, опускания земной коры, разломов и литосферных сдвигов, пепловысыпания и др.
Гелиосферное оружие занимает особое место во всём многообразии глобального оружия, поскольку его основное предназначение – транспортировка естественной солнечной радиации к поверхности Земли и её фокусировка над определённым регионом. Лазерное и плазменное оружие можно считать разновидностями гелиосферного оружия.
Климатическое оружие в нынешних условиях следует рассматривать как оружие массового поражения и разрушения экономики отдельно взятой страны или стран, использующее в качестве поражающего фактора искусственное воздействие на природные ресурсы и климат отдельно взятой территории, государства, континента. Принцип работы климатического оружия основан на принудительном, искусственном воздействии на природные ресурсы и климат в локальном районе земного шара. В качестве механизма «пуска» могут быть использованы изобретения и технологии, обеспечивающие искусственно созданные техногенные катастрофы, влекущие за собой экологические катастрофы и, как следствие, создающие экономические проблемы (кризисы). Существование такого оружия, его разработки и применение официально пока не подтверждены, однако многочисленные публикации последнего времени, связанные с климатическими аномалиями, начинают понемногу приоткрывать завесу над этой проблемой. Важно иметь в виду, что отсутствие мировых регламентирующих документов по данной теме повышает вероятность появления и скрытого применения подобного оружия, а также использования его террористическими и антиобщественными группировками. Проблему геосферного, в частности климатического оружия необходимо держать в поле пристального внимания учёных, военных специалистов и политиков.
Вопросы организации и управления боевыми операциями на глобальном театре военных действий в войнах шестого поколения рассматриваются в ракурсе сетецентрического подхода. Анализ его – тема отдельного исследования. Здесь следует сделать лишь несколько предварительных замечаний. Во‑первых, «сетецентрическая война» – это не совсем точный перевод английского термина network-centric warfare. Более точный перевод: «сетецентрические военные действия». От неточного перевода идёт и неточное понимание или даже непонимание сути проблемы. И всё же термин «сетецентрическая война» уже прижился, и задача теперь не в том, чтобы его изменить, а в том, чтобы его правильно понимать и употреблять. Итак, речь идёт не о каком-то новом виде (типе) войны, а о сетецентрическом подходе к организации и ведению военных действий. Более того, в будущем такой подход будет аксиомой, и все военные действия будут неизменно основываться на принципе сетецентричности.
Артур Себровски и Джон Гарстка, пожалуй, первыми чётко сформулировали основные положения концепции «сетецентрической войны» в статье «Сетецентрическая война: её происхождение и будущее» («Proceedings», январь 1998 г.). Также А. Себровски и Дж. Гарстка утверждают, что нынешняя эпоха глобализации, информационных технологий и революции в менеджменте ознаменовалась коренными преобразованиями в мире и обществе, в бизнесе и военном деле. Побеждает тот, кто отдаёт себе отчёт в этом,– не закрывает глаза на происходящие в мире изменения, а стремится активно взять их на вооружение. Побеждает в бизнесе, побеждает и в войне. По мнению авторов концепции «сетецентрической войны», происходящие в современном мире изменения являются революционными: «Мы переживаем эпоху революции в военном деле, подобной которой не было ничего с эпохи наполеоновских войн, когда Франция впервые претворила в жизнь концепцию массовой армии». Можно спорить с авторами данной концепции, как справедливо замечает И. М. Попов, по поводу её революционной сущности, поскольку сетецентрические подходы в той или иной степени широко реализуются в системе государственного управления, бизнесе, экономике и технике. Эти подходы уже давно внедряются и в вооружённых силах разных стран мира, хотя и в ограниченных масштабах. И только единый скоординированный подход к внедрению сетецентрических технологий, принципов и методов в деятельность войск позволил говорить об этом явлении как о целостной концепции «сетецентрической войны». В этом целостном подходе и заключается революционная сущность рассматриваемой концепции.
Модель «сетецентрической войны» состоит из трех решёток-подсистем: информационной, сенсорной (разведывательной) и боевой. Основу этой системы составляет информационная решётка, на которую накладываются взаимно пересекающиеся сенсорная и боевая решётки. Информационная решётка-подсистема пронизывает собой всю систему в полном объёме. Элементами сенсорной подсистемы являются средства разведки («сенсоры»), а элементами боевой решётки – средства поражения («стрелки»). Эти две группы элементов объединяются органами управления и командования. Взаимоотношения между всеми элементами подсистем и самими подсистемами достаточно сложные и многоплановые, что позволяет, например, «стрелкам» поражать цели сразу по получении информации от «сенсоров» на основании приказа от органов управления или же самостоятельно.
Основанная на данной модели возможная агрессия гипотетического противника, как свидетельствует опыт последних войн и военных конфликтов, проходит в два этапа. На первом этапе будут наноситься высокоточные воздушно-космические удары на всю глубину территории страны. Военные возможности США позволяют им применять до 1000 крылатых ракет в сутки, не считая авиации ВВС и ВМС. В качестве целей для поражения выбираются критически важные объекты государства-жертвы. Списки приоритетов объектов поражения составляются ещё в мирное время, исходя из концепции так называемых «пяти колец полковника Уордена», которая рассматривает противника в качестве системы, состоящей из пяти радиальных колец. В центре – политическое руководство, затем следуют система жизнеобеспечения, инфраструктура, население, и лишь в последнюю очередь – вооружённые силы. Подобная схема уже применялась в ходе агрессии НАТО против Югославии в 1999 г. Целью первого этапа агрессии будет: полная дезорганизация системы государственного, экономического, военного управления; «ослепление» системы разведки и ПВО страны; деморализация населения, паника и шок; дезорганизация военных мероприятий государства-жертвы. На втором этапе агрессии осуществляется наземное вторжение, которое начнётся только тогда, когда цель первого этапа будет достигнута, и если это будет признано необходимым. По сути, это будет зачистка местности [8].
Разработки глобального оружия и сетецентрических войн, по сути, ведутся в русле обеспечения глобальной безопасности однополярного мироустройства, которое инициируется, в основном, американскими аналитиками и военными стратегами. Подобное однополярное мироустройство представляется достаточно просто: оно представлено ядром (его образуют США, Западная Европа и их союзники) и периферией (слаборазвитые страны Азии, Африки и Латинской Америки). Между ними располагаются страны с присущей им цивилизационной самобытностью и специфическими политическими режимами, что создаёт определённые препятствия для полной их интеграции в ядро. К ним относятся Бразилия, Россия, Индия, Китай (БРИК), а также ряд бурно развивающихся стран Азиатско-Тихоокеанского региона. Для подобного мироустройства ключевым приоритетом глобальной безопасности являются безопасность центра, сохранение, укрепление и расширение их планетарного контроля следуя принципу «Что хорошо для США, хорошо для всего человечества». Контроль центра над миром как раз и требует новых механизмов и процедур, основанных на сетевом подходе, поскольку полностью интегрировать в однополярное мироустройство все территории и народы центр не способен. Так зародились идея поддержания «управляемого хаоса» на периферии и сетевой принцип глобального контроля мироустройства-сети.
Подобному сценарию противостоит обретающий всё более чёткие контуры сценарий многополярного мироустройства, акторами становления и устойчивого развития которого выступают геоцивилизации [9]. Именно последним предстоит оппонировать однополярным инициативам в области обеспечения глобальной безопасности и (здесь я солидарен с А. Г. Дугиным) организовать «зону своего приоритетного влияния, включая политическую, мировоззренческую, социальную, культурную, языковую и экономическую модель – Pax China, Pax Indiana, Pax Russica, Pax Latino-Americana и т. д. Границы между ними пройдут не по линии ныне существующих государственных рубежей, но по иным, более гибким и менее формализованным признакам (язык, этнос, культура, хозяйственная модель, религия и т. д.)» [10]. Здесь необходима выработка комплексных и в чём-то асимметричных ответов. Это и обсуждение проблемы в СБ ООН, других международных организациях, зачисление климатического и психотронного оружия в категорию оружия массового уничтожения и распространение на таковые соответствующих международных норм и правил, организация и поддержка широкого общественного движения против вмешательства в природные процессы и установление международного контроля над проводимыми исследованиями в этой сфере.
Игорь Кефели, д-р филос. наук, профессор
