Перипетии суверенитета. Триумфальное возвращение

Автор Иван Жужгин 

Понятия, используемые в политических науках, часто выходят за пределы университетских кабинетов и находят отражение в самых разных сферах общественной жизни, попутно обрастая новыми (зачастую прямо противоположными) смыслами и значениями. Одно из таких понятий, которое сегодня переживает настоящий ренессанс, – суверенитет.

Сегодня эта концепция все чаще становится предметом политических дебатов и публичной политики, появляется в официальных документах, в речах и заявлениях политических деятелей.

Кажется, что язык суверенитета избыточно проникает в области, к которым он как будто не имеет никакого отношения. Особенно интересна такая метаморфоза суверенитета, если вспомнить, что когда-то это понятие рассматривалось как отмирающее. Попытаемся разобраться, как так получилось и что это значит.

Суверенитет от Бодена до Руссо

Концепция суверенитета неразрывно связана с формированием и консолидацией современного государства и современной системы международных отношений. Понятие суверенитета (восходит к лат. suprematis или suprema potestas – «высшая власть») встречается в европейском политико-юридическом дискурсе уже в XIII в., однако первым важнейшим теоретиком суверенитета справедливо считают французского мыслителя XVI в. Жана Бодена. Боден жил в средневековой Европе, которая характеризовалась феодальной раздробленностью и разделением верховной власти. Власть короля ограничивали как различные совещательные органы, куда входили влиятельные кланы, семьи и сеньоры, так и Католическая церковь, обладавшая трансграничным влиянием. Общей тенденцией стран Европы в XIV–XVI вв. было утверждение верховной власти короля на определенной территории и снижение политического влияния Церкви.

Франции Бодена – это время религиозных войн, когда стремления монархов обособиться от Церкви и утвердить свою верховную власть наслоились на религиозный конфликт под влиянием протестантской Реформации. Согласно Бодену, причина конфликтов заключалась в отсутствии автономии политической власти. По классическому определению Бодена, которое он дал в трактате «Шесть книг о государстве», суверенитет есть абсолютная и незыблемая власть монарха в государстве. При этом главная заслуга французского мыслителя заключалась в том, что он отделяет понятие суверенитета от правителя как личности (как это было до того) и связывает его с самим государством.

Суверен — это не просто монарх, он воплощает государство как особую политическую целостность и действует в его интересах. Позже, во время подписания Вестфальских договоров 1648 г., положивших конец Тридцатилетней войне, «суверенитет» получил четкую привязку к территории, а принцип равенства суверенных государств стал ключевым для международно-правовой доктрины.

Важный шаг в теории суверенитета сделал английский мыслитель Томас Гоббс в знаменитом трактате «Левиафан». В отличие от Бодена, который укоренял суверенитет в божественном праве, Гоббс разработал теорию «общественного договора», согласно которой источником суверенитета является совокупность людей, проживающих на некой территории, которые произвольно отчуждают часть своих прав в пользу суверена, обязанного гарантировать внутренний порядок и имеющего монополию на политическое решение. В то же время Гоббс подчеркивал, что суверенная власть не абсолютна – она не распространяется за пределы государства, где действуют другие суверены, а также на частную жизнь проживающих на территории людей.

В эпоху Просвещения понятие суверенитета получило трактовку, которая приближает его к современному пониманию. Тогда французские мыслители Жан-Жак Руссо и аббат Сийес ввели понятие «народного суверенитета», или «суверенитета нации». В русле просвещенческой либеральной мысли Руссо утверждал, что суверенитет, каким его видит Гоббс, это не что иное, как прямая дорога к деспотизму, потому что концентрирует высшую власть в одних руках.

Согласно Руссо, народ, заключающий «общественный договор», и есть носитель высшей власти. В момент заключения этого гипотетического договора формируется то, что мыслитель называл «общей волей», когда разрозненное множество людей становится единым политическим телом, которое и является источником суверенитета. Такой суверенитет по определению не может быть передан одному лицу. Правитель же отныне не считается носителем государственного суверенитета, а становится политическим представителем – первым среди равных, который уполномочен выступать от имени народа.

Впервые принцип народного суверенитета воплотился во время Великой французской революции в «Декларации прав человека и гражданина», и сейчас эти идеи представлены в учредительных документах большинства стран мира.

Суверенитет под вопросом

Сформировавшись и приняв свой нынешний вид в XVI–XVIII вв., государственный суверенитет рассматривался как базовая предпосылка функционирования государства и международных отношений вплоть до конца ХХ в., когда совокупность политических и экономических тенденций поставила под сомнение незыблемость этого принципа.

Конец ХХ в. ознаменовал новый виток углубления процессов глобализации, когда растущая экономическая взаимозависимость между государствами, а также трансграничное сотрудничество бизнеса и людей заставили многих говорить о формировании новой конфигурации международных отношений, когда «мир рынков» приходит на смену «миру флагов». В авангарде этих процессов находилась Европа, где менее чем за полвека сформировалось пространство общего рынка, единой валюты, а также общей внешней политики и политики безопасности.

С самого начала формирования Европейского союза этот проект предполагал преодоление принципов, характерных для Вестфальской международной системы, а именно принципа незыблемости государственного суверенитета. Вместо этого предлагалось строить сотрудничество на основе сближения и объединения разных сфер экономики, что, естественно, предполагало потерю части суверенитета. Активно шел процесс продвижения некой общеевропейской идентичности, которая должна была дополнять, а в перспективе, возможно, и заменить национальную идентичность европейских государств.

Конец Холодной войны также создал иллюзию «конца истории», когда экономика должна была прийти на смену политике, а мир стремительно унифицировался. Подъем транснациональных корпораций (ТНК) и трансграничной торговли поставил под вопрос возможность государств контролировать экономические потоки в новых условиях, а рост международных организаций, которым государства делегировали ряд своих функций, задал тренд на примат международного права над национальным во многих странах. Наконец, формирование глобального гражданского общества, стимулируемое появлением новых телекоммуникационных технологий, представляло возможности для индивидов участвовать в социальной и культурной деятельности поверх государственных границ. Все это заставило говорить о постепенном упадке принципа национального суверенитета, который, казалось, можно считать пережитком стремительно уходящей эпохи.

Вместе с тем, в этот период произошли радикальные изменения в понимании безопасности. Согласно традиционному подходу, главная роль в обеспечении безопасности принадлежит государству как базовой единице международных отношений. Однако современные вызовы и проблемы продемонстрировали недостаточность такого видения. С одной стороны, расширению повестки безопасности способствовали такие новые вызовы, как усугубляющиеся экологические проблемы, возросшие потоки трансграничной миграции и глобальное истощение ресурсов, которые нельзя решить на уровне индивидуальных государств. С другой стороны, нарастающая нестабильность и гуманитарные вызовы в ряде стран «третьего мира» в 1990-е гг. заставили усомниться в способности отдельных государств обеспечить безопасность своих граждан.

Тогда наиболее явно проявилось противоречие между принципами суверенитета, понимаемого как невмешательство во внутренние дела государства, и правом человека на жизнь и свободу, которое государство не могло или не хотело обеспечить. Одним из результатов дискуссии о новых определениях безопасности стало формулирование концепции безопасности человека, или безопасности личности (human security), которая была артикулирована в Докладе о развитии человека ООН в 1994 г. и сместила фокус с государства в сторону отдельных индивидов.

Квинтэссенцией такого подхода стала череда гуманитарных интервенций в 1990-х гг., которые представляли собой нарушение суверенитета государств во имя защиты прав человека – в Ираке, Сомали, Боснии и Герцеговине, Сьерра-Леоне, Нагорном Карабахе, Косово и других странах.

Понятие безопасности слишком долго трактовалось узко: как безопасность территории от внешней агрессии, как защита национальных интересов во внешней политике или как глобальная безопасность от угрозы ядерного холокоста. Она была связана больше с самими государствами, чем с проживающими в них людьми

Из Доклада о развитии человека ООН 1994 г.

В дальнейшем концепция безопасности человека нашла отражение в другой инициативе ООН – обязанности защищать (Responsibility to protect), которая представляла собой реформирование идей гуманитарных интервенций. Согласно этой концепции суверенитет следует понимать не только как негативный принцип невмешательства, но и как ответственность государства перед гражданами и международным сообществом, обязывающая обеспечивать безопасность своих граждан.

Сами доводы, касающиеся невмешательства, территориальной целостности и политической независимости государств, являются бесспорными. Однако их можно ослабить, если включить положение о том, что суверенитет, даже в наши дни, дает право на массовое истребление гражданского населения под видом подавления мятежа или вооруженного восстания

Бутрос Бутрос-Гали, 6-й Генеральный секретарь ООН

Несмотря на то, что концепция обязанности защищать гораздо аккуратнее относится к принципу незыблемости государственного суверенитета (делая упор в первую очередь на превентивные и дипломатические меры), она, как и ее предшественница, вызвала немало критики. В частности, применение обоих принципов на практике неоднократно критиковали за низкую эффективность, выборочность применения и высокую сопутствующую смертность среди гражданского населения. Кроме того, критики отмечали, что принципы защиты прав человека стали удобным поводом для использования силы в политических целях.

Обратная сторона глобализации

Одновременно с тенденций к стиранию экономических, политических и культурных границ конец Холодной войны характеризовался и противоположной тенденцией – ростом национального сознания во многих странах по всему миру. Для новых независимых государств, возникших на постсоветском пространстве, этот период ознаменовал начало формирования национальной идентичности или возврата к ней. Приобретенный суверенитет рассматривали в качестве безусловной ценности, а любые инициативы, потенциально его ограничивающие, стали воспринимать с осторожностью.