Автор Иван Жужгин
Один из излюбленных приемов социальных ученых, стремящихся сделать себе имя на рынке идей, – взять известный широко употребляемый концепт и объявить о его «смерти», «конце» или утрате актуальности. Зачастую такие заявления действительно фиксируют важный сдвиг в понимании проблемы и закрепляются в качестве влиятельных.
Например, современная социология практически отказалась от некогда ключевого для этой дисциплины понятия «общества», поскольку попытки его строгого определения постоянно разбиваются о динамичность и изменчивость этого объекта. В философии широко известны концепции «смерти Бога» Фридриха Ницше и «смерти автора» Ролана Барта – обе фиксировали важные изменения в философском осмыслении своих эпох и приобрели статус влиятельных идей своего времени. Этот список можно продолжить. Вместе с тем, есть авторы, которые слишком поторопились «хоронить» предметы своего рассмотрения.
Один из самых известных примеров представляет американский политолог Фрэнсис Фукуяма, заявивший в конце прошлого века о «конце истории», имея в виду завершение эпохи больших идеологических противостояний после окончания Холодной войны. Хотя его работа «Конец истории и последний человек» и отражала zeitgeist 1990-х годов, когда миропорядок, основанный на американском культурном, политическом и экономическом доминировании, многие воспринимали как новую норму, Фукуяма в своем прогнозе оказался недальновидным. Сегодня очевидно, что эта самая «история» как никогда далека от своего конца. В результате из-за неверного диагноза Фукуямы к нему крепко пристало клеймо «того самого автора, который преждевременно похоронил историю». Несмотря на десяток других своих работ, Фукуяма по сей день вынужден оправдываться на различных конференциях и форумах за свою книгу 1990-х годов.
В последние несколько лет, в условиях усугубляющихся экономических, политических и военных кризисов, многие идеи, которые ранее казались актуальными, продемонстрировали свою несостоятельность. Например, некогда популярная идея постепенного отмирания государства и государственного суверенитета сегодня выглядит наивноватой утопией. Укрепление полицейских функций государства во время пандемии коронавируса и новый всплеск популярности концепции суверенитета демонстрируют, что их «конец» был скорее принятием желаемого за действительное.
На самом деле и описываемый Фукуямой феномен, и предположение об утрате актуальности государства и суверенитета объединяет то, что они с разных сторон описывают одно и то же явление – глобализацию. Это в глобализованном мире международная торговля должна была прийти на смену военным противостояниям, границы между государствами должны были потерять актуальность, а культурные различия – сгладиться.
За последние 30 лет понятие «глобализация» пережило несколько взлетов и падений и сегодня как никогда становится предметом острых споров. Одна линия дискуссий касается того, насколько можно говорить о глобализации в условиях нынешней международной напряженности. И в то время как одни комментаторы говорят о ее конце, указывая на замедление международной торговли и фрагментацию мира на торговые и политические блоки, другие оспаривают какие-либо качественные изменения, позволяющие диагностировать завершение глобализации. Отдельных споров заслуживает вопрос о преимуществах и недостатках глобализации. Если с конца 1980-х по начало 2000-х годов мейнстрим экономической мысли сходился на оценке глобализации как безусловного блага, сегодня экономисты гораздо более осторожны в своих оценках, признавая перекосы, которые она порождает.
Глобализация – это что угодно, только не нейтральный процесс. Она породила победителей и проигравших, и поэтому у нее есть свои защитники и противники
Уильям И. Робинсон, социолог
Как это часто бывает, такие противоречивые оценки появляются как результат различий в концептуализации того, чтó такое глобализация, когда она началась и чем характеризуется. Концепция глобализации закрепилась в академическом дискурсе во второй половине ХХ века и относилась к совокупности экономических, политических, технологических и социально-культурных изменений, которые унифицируют мир и приводят в росту взаимозависимости экономик, культур и народов. Сложности однозначного определения и оценки глобализации связаны в первую очередь с масштабом явления, которое затрагивает значительное количество сфер и аспектов повседневной жизни. Не будет сильным преувеличением сказать, что сегодня ответ на значительное количество вопросов, связанных с мировыми событиями, можно начать с фразы «потому что в условиях глобализации …».
Экономическая глобализация: хорошо забытое старое?
Несмотря на то, что «глобализация» может означать много разных вещей, в узком смысле разговоры о глобализации сводятся к ее экономическому аспекту – росту мировой свободной торговли и экономической взаимозависимости в конце прошлого века. Именно в экономике влияние глобализации на мир заметнее всего. Кроме того, изменения в экономике первичны и «тянут» за собой распространение глобализации на другие сферы. Например, распространение брендов типа McDonald’s или Coca-Cola имеет сугубо экономическую логику, однако они вносят вклад в поддержание глобальной потребительской культуры (вопросы культурной глобализации составляют предмет отдельного рассмотрения).
Понятие глобализации получило популярность в 1980-х годах, когда замедление экономического роста и высокая инфляция на Западе, наряду с растущей конкуренцией со стороны Японии, открыли путь для политических преобразований. Важной вехой стало избрание Маргарет Тэтчер в качестве премьер-министра Великобритании и Рональда Рейгана – президентом США. Оба политика предложили радикальные реформы, в основе которых стояла политика, позже получившая название неолиберализма, или рыночного фундаментализма. Ее суть сводилась к поощрению рыночных преобразований и снятию любых ограничений для свободной торговли.
Постепенно такая экономическая политика была подхвачена и в других странах. В 1990-х годах радикальные рыночные реформы были взяты на вооружение государствами, появившимися на обломках социалистического блока, а в 1995 году такая политика получила институциональное подкрепление, когда Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ) было трансформировано во Всемирную торговую организацию (ВТО). В 1980-е и 1990-е годы сформировалось то, что позже получило название «Вашингтонский консенсус» – набор предписаний экономической политики, соблюдение которых требовалось от стран, претендовавших на займы МВФ и Всемирного банка. Эти предписания включали, главным образом, открытие рынков, снижение торговых барьеров и прочие реформы, предполагающие поощрение ничем не ограниченной свободной торговли.
Социолог Вильям Робинсон выделяет следующие изменения в капиталистической системе, позволяющие говорить о качественно новой ситуации, которую можно описывать в терминах глобализации. Во-первых, рост транснационального капитала и интеграция всех стран в новую глобальную производственную и финансовую систему. Во-вторых, появление транснационального капиталистического класса – представителей национальных элит, которые интегрируются в транснациональную группу, основанную на глобальных рынках и цепочках поставок. Параллельно формированию такого класса рождается и глобальный рабочий класс – рабочая сила для новой глобальной производственной системы, которая стратифицируется не столько по национальному, сколько по социальному признаку. В-третьих, формирование транснационального государства, которое не является государством в привычном смысле, но представляет собой продукт сращивания наднациональных политических и экономических институтов и национальных государственных аппаратов. Именно такие транснациональные государства, по мнению Робинсона, сыграли ключевую роль в навязывании неолиберальной модели государствам глобального Юга. В-четвертых, формирование новых отношений неравенства, основанных на новых конфигурациях власти и новых социальных зависимостях в мире.
Для других авторов описанные Робинсоном тенденции представляют скорее не определение глобализации, а один из этапов ее развития. Почти все экономисты и социальные ученые, занимающиеся вопросами глобализации, отмечают, что в начале ХХ века экономика была очень глобализирована – настолько, что после потрясений двух мировых войн достичь уровня начала ХХ века удалось только к его концу. Если так, то предпосылки для ускорения глобализационных процессов конца ХХ века стали формироваться гораздо раньше.
Некоторые усматривают начало глобализации в истоках формирования цивилизаций и ранних государств (примерно 5 тыс. лет назад). Для них вся человеческая история является по сути движением разрозненных сообществ и народов к сближению через торговлю и покорение более мелких народов более крупными. Такая точка зрения кажется малополезной, поскольку делает понятие глобализации эвристически бессмысленным – глобализация оказывается синонимом цивилизационного процесса. В таком случае и необходимость в самом понятии отпадает.
Достаточно часто в качестве начальной точки глобализации называют промышленную революцию в Европе в XVIII—XIX веках, когда изобретение парохода, железной дороги, телеграфа и других прорывных технологий привело к резкому росту экономической кооперации между странами. Все графики мировой торговли фиксируют ее резкий рост со второй половины XIX века.
Но несмотря на то, что технологии действительно оказали огромное влияние на ускорение глобализации, они сами по себе не были ее причиной. Развитию технологий всегда предшествует стоящая за ними идеология. Двигателем технологий, которые сделали возможным глобализацию как в XIX веке, так и в конце ХХ века, стало развитие капитализма в Западной Европе, начавшееся 400–500 лет назад. Такие авторы, как Иммануил Валлерстайн или Андре Гундер Франк, именно в развитии капитализма усматривают начало глобализации.
Капитализм изначально формировался как экстенсивная система, требующая расширения и поглощения новых рынков. Валлерстайн отмечал, что сторонники мир-системного анализа (направления мысли, предлагающего изучать не отдельные государства, а крупные исторические системы, в которых они развиваются и частью которых являются) начали говорить о глобализации задолго до появления самого этого слова. Для них глобализация стала фундаментальной чертой современного мира с начала его формирования в XVI веке.
Независимо от того, какую точку истории рассматривать в качестве начала экономической глобализации, эксперты сходятся в том, что примерно в 1990-е годы этот процесс получил наиболее яркое выражение, распространившись на весь мир. Тогда же началась и первая критика глобализации, самым известным выражением которой стало формирование международного анти-глобализационного движения. Сторонники этого движения критиковали элитарный характер глобализации, в рамках которой главными выгодоприобретателями становится небольшое количество крупнейших транснациональные корпораций, а решения принимаются ограниченным кругом транснациональной элиты.
Тогда же на недостатки глобализации обратили внимание и некоторые экономисты. Одним из первых критиков глобализации стал экономист Дэни Родрик, опубликовавший в 1994 году книгу «Не зашла ли глобализация слишком далеко?», где указывал на значительные социальные издержки этого процесса – рост неравенства внутри стран, рост безработицы в развитых странах из-за возросшей конкуренции рабочей силы и другие. Тогда, в разгар про-глобализационного консенсуса, когда главным лозунгом мейнстримных экономистов был «Больше свободной торговли!», опасения Роддика не находили большого отклика. Сегодня, однако, очарованность глобализацией и свободной торговлей перестала быть мейнстримом среди политиков и экономистов, и вопрос, поставленный Родриком, серьезно обсуждается на международных площадках типа Всемирного экономического форума или Всемирного банка.
Глобализация предполагала свободное перемещение капитала, товаров и рабочей силы. На деле чрезвычайно свободно перемещался только капитал. Товары – менее, а рабочая сила практически не перемещалась. Вот почему в итоге мы оказались с горсткой крупных глобальных транснациональных корпораций, пользующихся большей частью преимуществ глобализации
Рана Форухар, экономический аналитик
Политическая глобализация: примат институтов и глобальное управление
Выступая на ежегодной встрече Валдайского клуба в 2022 году, Владимир Путин раскритиковал «западную модель глобализации», которая, по его мнению, основана на «унификации, на финансовом и технологическом монополизме, на стирании всех и всяческих различий». Задачей глобализации он назвал «укрепление безоговорочного доминирования Запада в мировой экономике и политике… под соусом так называемой новой глобальной взаимозависимости». Критика глобализации – одна из излюбленных тем Путина, к которой он неоднократно возвращается. Зачастую, обращаясь к теме глобализации, он говорит о «западном неоколониализме» и прочих вещах, которые, как нетрудно заметить, мало относятся к принципам распространения свободной торговли и другим аспектам экономической глобализации. Дело в том, что говоря о глобализации, он апеллирует именно к ее политическому аспекту.
Под политической глобализацией понимается процесс усиления и усложнения взаимозависимости между всеми элементами глобальной политической системы. Речь идет о структурной трансформации системы международных отношений и появлении новых глобальных политических акторов, об усилении политической взаимосвязи и взаимозависимости между ними, а также о создании глобальной политической архитектуры и иерархии. Один из аспектов политической глобализации заключается в отходе от примата принципа государственного суверенитета и территориальности, на которых основана вся система международных отношений начиная с XVII века. В качестве примера такого нового политического актора часто приводят Европейский союз, где суверенитет разделяется между национальными центрами и наднациональными институтами.
Предполагалось, что одним из инструментов преодоления международных конфликтов, вызванных в том числе фиксацией стран на вопросах территориальности и национальных границ, станут международные организации, в рамках которых будут разработаны некие универсальные правила политического поведения государств. Главной такой организацией стала Организация объединенных наций (ООН), включающая все страны мира, однако, помимо нее, начали плодиться и региональные организации. Какие-то из них создавались сугубо в целях развития экономики (различные соглашения о свободной торговле), другие имели ярко выраженный политический аспект, то есть обязывали подписантов соблюдать те или иные требования в области права, законности, демократического развития и т.д.
Помимо международных организаций, активно развивались и транснациональные корпорации (ТНК), экономическое влияние которых сделало их также и влиятельными политическими субъектами, и различные неправительственные организации (НПО), объединяющие по интересам гражданские общества разных стран поверх национальных границ.
Таким образом, к концу прошлого столетия большинство стран мира оказались участниками различных наслаивающихся друг на друга международных организаций, создающих сеть экономических и политических взаимозависимостей. Это, в свою очередь, поставило под вопрос незыблемость государственного суверенитета и заставило некоторых экспертов говорить о детерриториализации политики и появлении новой структуры глобального управления, в которой политические решения принимаются посредством взаимодействия и координации государств, НПО, ТНК и глобального гражданского общества. Популярность приобрели концепции типа «нового средневековья», которые находили параллели между нарождающимся международным порядком и периодом средневековой Европы с присущей ей сложной системой политической лояльности, не похожей на привычную нам систему национальных государств.
Мы не можем одновременно стремиться к демократии, национальному самоопределению и экономической глобализации. Если мы хотим продвигать глобализацию дальше, то должны отказаться либо от национального государства, либо от демократической политики. Если мы хотим сохранить и углубить демократию, мы должны выбирать между национальным государством и международной экономической интеграцией. И если мы хотим сохранить национальное государство и самоопределение, мы должны выбирать между углублением демократии и углублением глобализации
Дэни Родрик, экономист
Однако если первая половина 1990-х годов отражала очарование новым глобальным политическим порядком, конец 1990-х и начало XXI века стали периодом утраты этих иллюзий. Для США важнейшей вехой и демонстрацией опасности, которую может нести открытость границ, стал теракт 11 сентября 2001 года, значительно скорректировавший внутри- и внешнеполитический фокус страны. Одним из таких фокусов стал тот аспект политической глобализации, который и критикуется в России, – распространение Соединенными Штатами модели либеральной демократии за пределы своих границ. Презумпция заключалась в том, что демократические государства менее склонны к военным конфликтам и могут обеспечить бóльшую внутриполитическую стабильность, чем недемократические модели, а это в конечном счете отражается на мировой стабильности.
Универсализация западной демократической модели достаточно быстро продемонстрировала свою несостоятельность – по множеству причин, начиная с отсутствия понимания функционирования демократических институтов и отсутствия политической культуры в странах, который «примеряли» ее на себя, и до того, что под предлогом продвижения демократии США зачастую добивались собственных политических целей. Кроме того, американские интервенции на Ближнем Востоке заставили многих скептиков в развивающихся странах говорить о «лицемерии Запада». Доверие к международным институтам тоже постепенно было подорвано (не в последнюю очередь из-за того, что страны – постоянные члены Совета безопасности ООН, обладающие правом вето на любое решение организации, использовали его для достижения своих политических целей).
Тренд на выход из международных соглашений, ограничивающих действия государств, особенно активно проявился во время президентства Трампа в США, который вывел страну из таких организаций, как Транс-Тихоокеанское партнерство, Парижское климатическое соглашение, ЮНЕСКО, Совет ООН по правам человека и других. В 2022 году Россия также покинула Совет ООН по правам человека, вышла из Всемирной туристской организации, Совета Европы, а также серьезно ударила по гражданскому обществу, объявив ряд НПО «нежелательными».
Наконец, еще одним признаком снижения политической глобализации стала тенденция на укрепление государственного суверенитета (этот вопрос подробно обсуждался в предыдущем выпуске НОЗС). Конфликт между глобализацией и национальными интересами государств все чаще разрешается в пользу последних, что выражается как в уже упоминавшихся выходах из международных организаций, так и в общем недоверии к любой компетенции, не относящейся к национальным.
Близкие, но разные
Разделение политического и экономического аспектов глобализации достаточно условно и хорошо работает только в учебниках. На деле различные аспекты экономики и политики постоянно взаимодействуют и влияют друг на друга. Экономическая глобализация непредставима без политической воли элит, которые воплощали соответствующие решения по дерегуляции экономики и подписывали соглашения о свободной торговле или общем рынке.
Точно так же многие аспекты политической глобализации в значительной степени были движимы экономической логикой. Например, транснациональные экономические элиты, которые формируются в ходе глобализации, зачастую становятся ключевыми политическими игроками и способны влиять на политические решения государств. Такой институт, как Европейский союз, хорошо демонстрирует, как политика и экономика взаимодействуют и влияют друг на друга. Так, политическая цель установления мира в регионе была достигнута с помощью углубления экономического сотрудничества между странами. Углубление экономической интеграции и создание общей валюты, в свою очередь, стали возможны благодаря формированию европейской политической элиты и сильных институтов.
Вместе с тем, нельзя сказать, что экономическая глобализация всегда подталкивает политическую, или наоборот. Как показано выше, логика их развития весьма различна. Прежде всего, политическую глобализацию признают далеко не все исследователи. Например, школа политического реализма в международных отношениях утверждает, что никакой политической глобализации в смысле унификации государств и размывания их границ, в сущности, никогда и не было. Сторонники реализма считают, что участие государств в международных институтах, которые частично ограничивают государственный суверенитет, в первую очередь подчиняется логике национального интереса. Любое государство оставляет за собой право прекратить участие в этих организациях в любой момент, чем они и пользуются, как только эти организации перестают удовлетворять их интересам. Таким образом, ослабление суверенитета, если оно и имеет место, по сути оказывается добровольным. Даже те исследователи, которые признают существование политической глобализации, сходятся на том, что в сегодняшних условиях она находится в состоянии упадка, когда универсальные политические нормы заменяются локальными или региональными правилами.
С экономической глобализацией дела обстоят иначе. Сегодня основной предмет споров среди экономистов составляет не существование экономического аспекта глобализации, который никто не ставит под сомнение, а ее судьба в новых условиях. В качестве главных вызовов глобализации в текущем столетии чаще всего называют мировой кризис 2008 года, пандемию коронавируса в 2019–2022 годах и продолжающееся военное обострение вокруг Украины.
Во время кризиса 2008 года мировая торговля сократилась на 10% и, несмотря на последовавшее восстановление до докризисного уровня, ей так и не удалось возобновить стабильную тенденцию к росту, наблюдавшуюся с 1970 года. Аналогичные тренды существуют, например, в уровне прямых иностранных инвестиций, которые также упали после 2008 года. Для описания ситуации в мировой экономике, которая началась после кризиса 2008 года, в зарубежной литературе часто используют неологизм slowbalization – замедление глобализации.
Серьезным ударом для глобализации стал 2020 год, когда мировая пандемия привела к замедлению торговой активности, росту протекционизма и высветила риски, связанные с высокоинтегрированными глобальными цепочками поставок. Наконец, нынешний военный кризис в Украине привел к значительным изменениям в глобальной экономике: от роста цен на энергоресурсы и продовольствие до нарушения торговли и перестройки цепочек поставок.
Вместе с тем, ряд экономистов высказывают сомнения в том, что нынешний виток развития мировой экономики означает движение в сторону окончания глобализации. В частности, несмотря на все потрясения, уровень мировой торговли все равно остается высоким и даже сегодня значительно превосходит показатели «гиперглобализации» 1990-х годов. С точки зрения этих экономистов, само замедление торговли не является главным показателем того, что происходит в мировой экономике.
Как пишет консервативный экономист Скотт Линсиком, «нет особых оснований полагать, что торговля товарами должна была продолжаться темпами предыдущих десятилетий: учитывая практические ограничения, вкусы потребителей и технологические разработки, не каждая производственная цепочка поставок может или должна стать гиперглобализированной». Такие эксперты считают, что глобализация не замедляется или стагнирует, а проходит период трансформации и адаптации к текущей ситуации в мировой экономике.
Мы не можем одновременно стремиться к демократии, национальному самоопределению и экономической глобализации. Если мы хотим продвигать глобализацию дальше, то должны отказаться либо от национального государства, либо от демократической политики. Если мы хотим сохранить и углубить демократию, мы должны выбирать между национальным государством и международной экономической интеграцией. И если мы хотим сохранить национальное государство и самоопределение, мы должны выбирать между углублением демократии и углублением глобализации
Дэни Родрик, экономист
Важно понимать, что глобализация – это не всемогущая природная сила, а существующий в мире политический консенсус относительно правил ведения экономической политики. Сегодня этот консенсус перестал быть таким же безусловным, как в 1980–1990-е годы. Можно согласиться с тем, что глобализация находится в фазе трансформации, однако конкретные направления этой трансформации определяются прямо сейчас и зависят от множества факторов: это динамика отношений США и Китая, роль Евросоюза, исход текущего конфликта в Украине и другие.
©«Новый оборонный заказ. Стратегии»
№ 5 (82), 2023 г., Санкт-Петербург
[1] Можно использовать, например, этот график: https://ourworldindata.org/grapher/globalization-over-5-centuries-km
