Беседовала Олеся Загорская
Увеличение объемов и «утяжеление» информации заставляют искать новые подходы и решения в работе с ней. В связи с этим обычно обсуждают анализ и хранение данных, но не менее важный аспект – их передача. По оценкам профильных экспертов, в последние годы набирает популярность FSO-технология, в основе которой – беспроводная передача модулированного излучения в инфракрасной части спектра между двумя точками в пространстве.
Ожидается, что глобальный рынок связи FSO (Free Space Optics) вырастет с 0,9 млрд долларов в 2022 году до 12 млрд к 2032 году, демонстрируя среднегодовой темп роста в 30,2%.
Примечательно, что в маркетинговых исследованиях зарубежных консалтинговых агентств среди лидеров рынка FSO фигурирует компания JSC MOSTCOM. «Что в этом примечательного?», – спросит читатель. Примечательно то, что не часто встретишь российскую компанию в перечне глобальных лидеров на высокотехнологичных рынках.
О преимуществах и ограничениях FSO-технологии, опыте ее применения в России и за рубежом, а также о создании и развитии АО «Мостком» в интервью НОЗС рассказали главный конструктор Сергей Широбакин и директор по развитию Борис Огнев.
– Если не возражаете, начнем с терминологии. В англоязычном варианте есть устойчивое обозначение технологии – Free Space Optics, FSO. В русском языке мне встретилось порядка семи вариаций, среди которых АОЛС, АОЛП, БОКС, БОЛС… Так как же все-таки корректно ее называть?
Сергей Широбакин (С.Ш.): Профессионалы отрасли в общении называют ее FSO-технология. Free Space Optics – это оптика свободного пространства. Такой способ передачи данных отличается тем, что оптическое излучение передается свободно в атмосфере, но на тех же принципах, что и в волоконно-оптическом кабеле. В атмосфере ли она используется, в космосе – роли не играет, это все Free Space Optics. Важен сам принцип – свободный полет фотонов в пространстве.
Борис Огнев (Б.О.): В России технологию изначально называли атмосферной оптической связью, а оборудование – атмосферные оптические линии связи (АОЛС). Позднее в сертификате это стало звучать как АОЛП – атмосферные оптические линии передачи данных. Есть АОЛС, есть АОЛП, а все остальное – это маркетинг. Чтобы потенциальный потребитель мог по разным запросам найти продукцию компании, генерируются различные названия.
– Это универсальная технология? Какие условия требуются для ее эффективной работы? Есть ли у нее ограничения?
С.Ш.: Технология универсальна в том смысле, что с ее помощью можно передавать разные типы данных. Но в применении технологии есть некоторые ограничения. Связаны они с тем, что для установления оптической связи объекты должны находиться в пределах видимости. И если на пути лазерного луча оказался снег или туман, то связь будет или ограничена, или невозможна.
Есть две области применения технологии – условно, земля и космос. В целом на земле для беспроводной передачи данных чаще используют радиоканалы. Там, где нельзя применять радиоканалы, где это связано с проблемами переотражения или перегружены радиочастоты, используются беспроводные оптические каналы. На расстоянии 500 м они работают всегда, практически в любую погоду. Дальность эффективной работы наземной лазерной связи во многом зависит от природных и климатических условий региона, где используется оборудование.
Б.О.: Исследования зарубежных коллег показали, что в большинстве случаев прерывание связи в FSO-системах связано не с погодными явлениями, как может показаться на первый взгляд, а со смещением приемопередатчиков относительно друг друга. Как следствие, излучаемый сигнал не попадает на приемник удаленного терминала. Это может быть вызвано движением опор, металлических конструкций зданий, которые при изменении температуры или под воздействием ветровых нагрузок изменяют положение лазерного терминала и направление излучения прибора. Относительно механических отклонений, проблема решается системой подстройки оптической оси, которая обеспечивает постоянное наведение двух терминалов линии связи друг на друга в автоматическом режиме. Что касается тумана и снега… С природой не поспоришь.
Сергей Широбакин, главный конструктор АО «Мостком»
С.Ш.: Соответственно, по дальности работы FSO-систем есть ограничения, но они зависят от условий эксплуатации. Например, вот в Рязани: если системы передачи работают на расстоянии 600–1000 м, то практически всегда, за исключением нескольких часов в году, связь будет. Мы экспериментировали, разносили станции на 23 км – связь устанавливалась, но на таком расстоянии она будет работать всего несколько месяцев в году. Если мы поднимемся на высоту 5 км и выше, то расстояние связи в атмосфере будет ограничено 300 км – только за счет кривизны Земли, потому что луч начинает «цеплять» приземный слой атмосферы. Там чистый воздух, туманов нет.
По космосу – там нет ни атмосферы, ни тумана, на дальние расстояния (5, 10 тыс., для работы на геостационарной орбите – 40 тыс. км) передать данные с высокой скоростью можно только по лазерному лучу. По показателям SWAP-C (параметры размера, веса, энергопотребления и стоимости) лазерная передача данных оптимальна. Сегодня страны, которые занимаются космосом, вовсю принялись изучать и разрабатывать лазерные системы космической связи. И китайцы, и американцы. Илон Маск на своем наборе спутников уже использует эту технологию для связи аппаратов в группировке.
Ввиду ограничений есть вопросы касательно этой технологии у операторов связи: они считают, что надежность, доступность канала должна составлять пять девяток (99,999%)[1] – и всего на час-два в году допускается ситуация, когда нет связи. Но здесь вопрос в дальности расположения базовых станций. Например, если взять Уфу, на расстоянии 1,5 км будет всего две девятки (99%), а в Петербурге – еще хуже.
Б.О.: Но есть большой потенциал применения технологии для связи базовых станций в сетях 5G, 6G – расстояния между ними зачастую не превышают 500 м, на таких дистанциях доступность более чем соответствует требованиям эксплуатанта.
Если обратиться к опыту нашей компании, технология и ее привязка к погодным условиям отчасти определяют маркетинговую стратегию. Доступность канала, которую мы наблюдаем в Рязани на расстоянии 1,5 км, обеспечивается в Дамаске (Сирия) на дистанции 3 км. Поэтому мы чаще смотрим, в том числе, и на ближневосточный рынок.
С.Ш.: Работа с потребителем заставила сделать наш прибор так, чтобы он одинаково качественно работал и около Магадана зимой, и в Саудовской Аравии, где температура +55° и песчаные бури. Мы не переделывали прибор в «южное» исполнение – нет, он у нас получился общеклиматическим, достаточно надежным.
Б.О.: Если позволите сравнение, это такой автомат Калашникова среди FSO-систем!
– А в чем FSO-технология выигрывает перед аналогами?
Борис Огнев, директор по развитию АО «Мостком»
Б.О.: Одно из главных преимуществ – безопасность передачи данных. С лазерного луча «снять» информацию невозможно. Взять, для сравнения, радиосвязь. Можно поставить антенну, принять сигнал, а потом попытаться его раскодировать. Причем основной канал, с которого передается информация, «не заметит» этой утечки. В нашем же случае луч, прежде всего, очень сложно увидеть – работа прибора идет в инфракрасном диапазоне. Если есть задача обнаружить луч, то для доступа к сигналу нужно поместить приемник строго в створ луча, что само по себе сделать проблематично. Учитывая узкие диаграммы направленности, можно предположить, что это приведет скорее к перекрытию сигнала, срыву синхронизации и остановке передачи данных. Работая в оптическом диапазоне, FSO-системы обеспечивают передачу данных при воздействии постановщиков активных помех, применении средств РЭБ.
С.Ш.: Еще одно неоспоримое преимущество – скорость передачи данных. Например, первое поколение наших изделий способно было передавать 100 Мбит информации в секунду. Второе передавало уже 1 Гбит информации. Сегодня у нас есть системы, которые обеспечивают передачу данных 40 Гбит в секунду, и реализована техническая возможность увеличить пропускную способность до 100 Гбит/с.
– С чем такую скорость можно сравнить, чтобы понимать масштаб?
С.Ш.: Ну, например, для LTE[2] этот показатель составляет до 3 Гбит/с. А у нас – 40 Гбит. То есть связь в сотовых телефонах работает почти в 13 раз медленнее. Или пример с фильмами. Допустим, один фильм занимает примерно 16 Гбит. Мы передаем 40 Гбит в секунду, значит, за одну секунду можно передать два с половиной фильма.
Но дело в том, что даже 40 Гбит в общем-то никому пока особенно не нужно. Таких станций у нас купили всего одну-две штуки. Чаще большие скорости передачи данных нужны операторам связи – они перебрасывают огромные потоки информации, которую генерируют потребители. Такие скорости будут крайне востребованы, во-первых, в сетях 5G, чтобы разбрасывать данные с большой скоростью на несколько станций. Во-вторых, в ЦОДах. Там в отдельных случаях даже внутри зданий иногда нужно перебрасывать Тбит в секунду, то есть тысячу Гбит.
– «Мостком» принимал участие в эксперименте по беспроводной передаче квантового ключа в открытом пространстве. Квантовая криптография – область перспективная. В чем смысл эксперимента и в чем его ценность?
С.Ш.: Это еще одна потенциальная сфера применения технологии. Мы совместно с исследователями из компании QRate и МТУСИ провели ряд экспериментов по беспроводной передаче квантового ключа в открытом пространстве. Здесь важен сам факт наличия возможности такой передачи, потому что, например, радиотехнология не позволяет передавать квантовые ключи. Ранее подобный эксперимент проводили РЖД совместно с «ТрансТелеком», но для запуска квантовой линии связи они использовали оптоволоконные каналы.
Как пример применения квантовой раздачи ключей (КРК) – передача через спутник. Сейчас эти эксперименты проводит Китай, Россия в них участвует. Система интенсивно прорабатывается, банки, биржи, органы власти заинтересованы в ее использовании, потому что возможность передавать по открытым каналам зашифрованную информацию, которую гарантированно никто посторонний не сможет расшифровать, – очень ценная. Мы адаптируем нашу технологию и АОЛС в целом к возможности трансляции таких ключей.
– Ваша компания занимается созданием систем беспроводной оптической связи более 20 лет. С чего все началось и почему именно эту технологию вы решили развивать?
С.Ш.: Я окончил физфак МГУ, работал в Академии наук, в Институте газоразрядных приборов, был главным конструктором одного из лазеров для аэрофоторазведки – изделие было поставлено на вооружение и до сих пор там числится, но уже не выпускается. Это и создало перспективы для дальнейшего развития.
В 1990-е годы с наукой было сложно. Я работал начальником отела строительства администрации Рязани, но продолжал поддерживать отношения с лазерной ассоциацией – там и услышал об идее лазерной связи. И, как принято рассказывать, сидя на лавочке с товарищем Поляковым (ныне гендиректором) мы подумали: а не организовать ли нам такой проект. Он торговал макаронами, я занимался строительством, а хотелось чего-то живого, инженерного. Нам показалось, что вообще-то идея простая – взять детальки, спаять, и вот у нас получится лазерная связь. Это был 1998 год. Сергей Юрьевич [Поляков – НОЗС] этой идеей заразился и пошел с ней на Рязанский государственный приборный завод. Там главным инженером и директором был тогда Юрий Иосифович Зеленюк, он сказал, что завод идею поддерживает, и вложил определенные средства в проведение НИР. Так группа товарищей, еще не оформленная как «Мостком», стала разрабатывать терминал связи. Уже в 2000 году он был показан на выставке «Связь-Экспокомм» в Москве.
– А как появился сам «Мостком»?
С.Ш.: «Мостком» появился в 2001 году в силу определенных бюрократических обстоятельств на заводе. Связано это было с тем, что новому изделию надо было быстро менять чертежи, техдокументацию, а на заводе для этого нужно было писать запросы в огромное количество подразделений, ждать согласования…
Чтобы этой бюрократической волокиты избежать, Ю. И. Зеленюк предложил нам организовать компанию. Что мы и сделали. Причем тогда часть пакета акций принадлежала Рязанскому приборному заводу. И дальше, как говорится, дела пошли. Вся производственная часть и в какой-то мере конструкторская была на приборном заводе, а идеи и способы их воплощения были за нами. Появились первые изделия, пошли первые заказы, первые продажи.
– Кто стал вашим первым заказчиком?
C.Ш.: В России – компания из Мытищ, связанная с проведением интернета. Первая поставка за рубеж была уже в 2002–2003 году, в Аргентину. Справедливости ради стоит признаться, что в то время у нас было 120% гарантированных отказов. То есть мы приборы передавали покупателям, потом они нам возвращали их дорабатывать, потом мы опять поставляли…
В тот момент в этой области царила эйфория. В начале 2000-х годов был опубликован доклад одного из зарубежных аналитических агентств о том, что в ближайшие годы беспроводные системы связи захватят мир и рынок будет иметь лавинообразный рост. На это повелись не только мы, но и ряд других компаний – и в России, и за рубежом. И вышли на рынок с «сырыми» продуктами.
– Сегодня «Мостком» – один из мировых лидеров. Как это стало возможно, учитывая не самый успешный старт?
С.Ш.: Главных причин две. Первая – технологическая. Лазерная связь двух объектов осуществляется посредством соединения типа «точка-точка». И в процессе доработки продукта мы решили, что наша система должна оснащаться автонаведением. Приборов с такой особенностью не было тогда ни в России, ни за рубежом, считалось, что это дорого. Но мы верили, что это перспективно, и запустили серийное производство таких изделий. Когда мы только начинали, еще даже не думали о том, что все здания, оказывается, «ворочаются», зимой и летом чуть-чуть поворачиваются, от нагревания изгибаются. А система автонаведения позволяет это компенсировать. Это решение стало основой нашего развития.
Вторая причина связана с изменениями на рынке. Для лазерной связи в России не требовалось получать специальных разрешений, не требовалось выделенных радиочастот, и мы думали, что захватим рынок. Но потом в России выделили определенные частоты, и нас перебили радиорелейки[3]. На данный момент стоимость радиорелейной связи меньше нашей или сравнима с ней, и работают они в любую погоду. Для нас в каком-то смысле внутренний рынок стал сворачиваться.
За эти годы, поскольку рынок стал уменьшаться, практически все российские производители FSO-систем свернулись, на домашнем рынке мы остались фактически без конкурентов. Цена у нас была не самая низкая, но приборы отличались надежностью и за счет автонаведения работали устойчивее. И в какой-то момент усилиями нашей команды и благодаря удачно сложившейся рыночной конъюнктуре мы вышли на уровень, когда 96% нашей продукции продавалось на экспорт. Российский рынок был минимальный, в основном гражданские заказчики. Постепенно о нас узнали во всем мире. Один американский аналитический журнал, который составляет лучшую десятку изготовителей этих изделий, включил нас в топ-10. Причем мы там занимаем места в первой тройке.
– Первым инозаказчиком стала Аргентина. А кто еще интересуется вашей продукцией?
С.Ш.: Прежде всего, страны Ближнего Востока. Например, в Сирию мы поставили более 200 таких систем. Они обеспечивают связь правительства, пожарных, гражданских служб, администрации и так далее. Были поставки в Тайвань. Тайваньский минюст занимает два здания по разные стороны магистрали, и для того чтобы организовать канал связи между ними, потребовалось бы прокопать под трассой траншею, за сохранностью канала пришлось бы постоянно следить… Вот они и купили наши терминалы. Были поставки в США (наши приборы стояли – а может, и до сих пор стоят – прямо напротив Белого дома), в Европу, Индию, Южную Корею, Китай, на Маврикий – в общей сложности более 25 стран.
Стоит отдельно отметить наши контакты с научно-исследовательскими институтами, они также носят международный характер. Мы поставляли оборудование как за рубеж – в NASA, Массачусетский технологический институт, Миланский технический университет, Университет Короля Абдаллы в Саудовской Аравии, так и в российские вузы – РГТУ, МТУСИ, Институт проблем передачи информации РАН, МГТУ им. Баумана.
– И как вы оцениваете свою долю на рынке?
С.Ш.: На сегодняшний день со всеми нашими продуктами мы занимаем 2–3%. Для мирового рынка это хорошо. Могло быть и больше, но некоторые вещи просто-напросто тормозят процессы и затрудняют экспорт – таможня, разрешительные процедуры. Анекдотический случай: как-то нам пришел запрос из Голливуда – срочно, в течение одной-двух недель, поставить оборудование. У них пробило кабель, а нужно фильм монтировать, и для этого на расстоянии 300 м требуется запустить канал связи. На все разрешительные процедуры нам рассчитали по времени месяц, в лучшем случае – три недели. В результате мы остались без этого заказа.
– Продукция, которую вы предлагаете на рынке, – терминалы для передачи данных посредством лазерного излучения. По информации на вашем сайте, компания начинала с создания стационарных терминалов. Сегодня в разработке терминалы для мобильных объектов. Расскажите о них.
Б.О.: Верно, мы начали с изделий для связи между стационарными объектами. Идея была в том, чтобы создать устройство под телеком. Есть 10 базовых станций сотовой связи – их нужно соединить. Есть два здания – их нужно соединить. Со временем стало больше требований к объемам передаваемой информации, и мы предлагали оборудование, которое по техническим характеристикам удовлетворяло сегодняшний и даже завтрашний спрос.
Появляются сети 5G, планируются 6G – под них у нас есть проект изделия, пока в виде документации и лабораторных образцов, но достаточно быстро мы можем перейти на этап серийного производства. Изначально планировалось, что это изделие будем выводить на рынок совместно с французами – уже был заказчик, готовый инвестировать в освоение производства, маркетинг и продажи на европейском рынке. Но в феврале прошлого года эта история одномоментно свернулась. В России на текущий момент потребности в таких системах нет, поэтому пришлось приостановить работы по этому проекту. Это что касается наших стационарных FSO-систем.
Параллельно мы изучали новые рынки, новые пути внедрения технологии и увидели потребность в терминалах для связи между подвижными объектами. Мы начали вкладывать собственные средства в разработку изделий для связи между кораблями. Появлялись задачи и от зарубежных партнеров – требовалась связь между нефтяными вышками, которые в море стоят, потому что радио там не работает в принципе: переотражение от воды губит радиосвязь. Требовалось установить связь на Мальдивах между островами, в Канаде между аэростатом и землей, в Турции между кораблями и береговой линией и др. И под решение этих задач подходит новое изделие, которое сейчас находится на стадии альфа-тестирования экспериментальных образцов.
Сейчас для производства всей линейки продукции мы ищем нового производственного партнера – такого, каким был для нас Государственный Рязанский приборный завод.
– Разве вы не продолжаете сотрудничество с приборным заводом?
С.Ш.: Дело в том, что Рязанский приборный завод изменил свою подчиненность и вошел в КРЭТ. Руководство КРЭТ приняло решение убрать все непрофильные направления с завода, нас попросили выкупить акции и сказали «до свидания!». Так мы оказались без мощного технологического партнера, нам пришлось искать другие производственные площадки.
У нас сейчас, с одной стороны, свободное плавание, с другой – все-таки когда рядом завод, гораздо проще что-то поменять, подпаять, подключить, сделать, изменить. Это сложная логистика – бегать по России, искать, у кого это можно сделать. Мы сейчас в какой-то мере работаем с одним из заводов «Росатома», но он находится в Пензе. Одно дело перейти в Рязани пару улиц, и другое дело – в Пензу смотаться.
– А с французами поддерживаете связь по проекту 5G/6G? Возможно ли возобновление проекта, когда и если ситуация изменится?
Б.О.: Контакты мы продолжаем поддерживать.
Свою стратегию развития мы видим прежде всего в экспортных поставках. Но сейчас появились проблемы с переводом денег, усложнились процедуры экспортного оформления – теперь требуется дополнительное разрешение и так далее.
Но в целом, мы считаем, жизнь гармонична, и если на данном этапе невозможно торговать с ними, мы за это время создадим целый пул изделий, с которыми, когда все откроется (ну верим же, что все откроется!), мы выйдем на рынок. Мы на это надеемся и контакты иностранные не упускаем. Наши зарубежные партнеры и сейчас, как могут, нам помогают. С компонентами мы через них пытаемся как-то решать проблемы. И с деньгами так же, не могут через одну страну перевести – через другую нам переводят. Мы сохраняем связи, поддерживаем их, чтобы к моменту, когда можно будет опять работать, мы были к этому готовы.
– Вы упомянули поставки компонентов. Ситуацию с какими позициями вы оцениваете как наиболее критическую? Какие сложности возникают с импортом? Есть ли «российские» решения?
Б.О.: У нас оборудование технически сложное, и отечественных компонентов с требуемыми характеристиками пока не производится. Поэтому мы закрываем свои потребности через импорт. Самые критические позиции – это процессоры, матрицы. Я не учитываю какие-то простые компоненты – резисторы, конденсаторы, хотя они тоже импортные.
Вопрос в целом пока решаемый, но сейчас он решается сложнее, дороже, дольше. То, что стало дольше, не всегда связано с логистикой. Отразился и кризис, связанный с пандемией, когда мировое производство затормозилось и сроки изготовления компонентов резко выросли, а заказы шли, шли… и в результате скопились в эту большую паузу в поставках.
Перейти на отечественные компоненты пока не представляется возможным. Мы пробовали – например, на выставках обращались к компании, которая декларировала, что они что-то там сделали. Не самые топовые вещи, но те, которые нам нужны, – те же процессоры. А дальше мы сталкиваемся с тем, что это очень дорого. Мы говорим: «Микросхема по параметрам нам подходит. Продадите? Сколько стоит?». Нам отвечают: «Не можем продать. Мы делали ее под другую компанию в рамках ОКР. Но вы можете заказать хотя бы какой-нибудь НИРчик миллионов на 5–10…». То есть нам за один элемент – не ключевой, но необходимый, а у нас таких десятки, – надо НИР на 5–10 млн заказать? Извините, но мы изначально ориентируемся на мировой рынок и конкуренцию с компаниями, которые делают свои изделия на дешевых компонентах. А мы и НИР должны оплатить, и компоненты потом выкупить, а они будут недешево стоить, потому что это фактически штучная вещь в сравнении с мировыми объемами производства подобных деталей.
Мировые гиганты производят ЭКБ на весь мир, в том числе на Россию. А доля России на рынке – 1–2%. Если делать компонент только для рынка, доля которого в мировом объеме не превышает 1–2%, то прогнозная цена неминуемо окажется высокой в сравнении с производителями, которые продают всем остальным 98–99% потребителей. И поскольку «Мостком» изначально ориентируется на мировой рынок гражданской телекоммуникационной продукции, то стоимость комплектации имеет значение, чтобы обеспечить конкурентные цены на свои продукты.
С.Ш.: Мы не относим себя к критическим отраслям, поэтому используем принцип не импортозамещения, а импортонезависимости. В нашем понимании это и есть покупка тех же компонентов через параллельный импорт, через третьи руки, и это пока нам удается.
Вот пример. Есть огромное количество телекоммуникационных сетей на волокнах, в которых применяются оптические фильтры. Эти фильтры китайского производства стоят 25 долларов, нам в прибор их надо несколько. Мы заинтересовались, можно ли такие у нас изготовить. И, например, в питерском ЛОМО нам сказали: можно, но это будет стоить (не работа, а только сама разработка) приблизительно 100 млн рублей. А потом каждый фильтр будет стоить тысячи рублей, потому что это единичное производство. И возникает вопрос: а нужно ли это? Гораздо проще у китайцев купить – пусть даже придется платить через Турцию.
Или взять, например, оптику. В стране есть заводы, тот же Лыткаринский завод оптических стекол. Но разработанная нами и заказанная в России оптика обойдется раз в пять дороже, чем в заказанная в Китае – с учетом логистики. Поэтому мы попросту стали заказывать в Китае. Это дешевле, по срокам быстро, качество отличное! Мы напрямую связались с производителем. Они мало того, что изготовили партию для испытаний, просили сообщить, устраивает ли качество, так еще и по-русски говорят!
– А как же дружественная Беларусь? Ведь у страны сильные компетенции в оптике.
Б.О.: Действительно, мы использовали белорусскую оптику. Раньше. И она была дешевле российской. Но когда мы узнали китайскую… Она оказалась дешевле белорусской и по срокам интереснее, и качество нас более чем устраивало. Китай – это мировой производитель, и для них совершенно не проблема сделать партию изделий для какого-то там «Мосткома». Причем они работают по тем же стандартам, что и для большого объема, и могут цены давать ниже в целом. А мы, если делаем только на российский рынок, получаем меньший объем, больше затрат и выше себестоимость. Вот и вся математика.
– Вы упоминали завод «Росатома». Это вы инициировали технологическое партнерство?
С.Ш.: В некоторой степени, удачно сошлись звезды. Каждый сделал шаги навстречу этому партнерству в равной мере. С «Росатомом» мы стали взаимодействовать в рамках разработки межспутниковых оптических терминалов, которую инициировал «Роскосмос». «Росатом» привлек нас как специалистов к сотрудничеству по этой работе – ранее мы встречались на профильных мероприятиях, обменивались научно-технологическим опытом. Так получилась эта связка: «Росатом» предоставляет свои производственные и научные мощности, экспериментальное оборудование, а разработки, конструкторские решения предоставляем мы.
– Взаимодействие с «Роскосмосом» идет по проекту «Сфера»? В прошлом году, когда госкорпорацией руководил еще Дмитрий Рогозин, сообщалось, что «Роскосмос» намерен использовать лазерную связь на околоземных орбитах – как Starlink.
С.Ш.: Изначально этот проект назывался глобальной спутниковой системой «Эфир», РКС запустили его в 2015 году. Мы с самого начала в нем принимали участие, ездили на интенсивы в РКС, согласовывали техзадание – как наши изделия ставить, их размеры, габариты, энергетику. Одновременно с этим проводился эксперимент под названием «ЭкоЛинс», «Роскосмос» планировал на МКС провести исследования лазерной связи. Это должен был быть международный эксперимент, под него разрабатывалась документация. Потом, когда проект «Эфир» переименовали в «Сферу», как-то там все изменилось…
Но мы продолжаем поддерживать связь и в курсе, что делается в «Сфере», они к нам приезжают. Проводится ряд работ, мы в них участвуем.
– А опыт работы с институтами развития у вас есть?
Б.О.: Да, в 2011 году мы стали резидентами Сколково с проектом по созданию стационарной беспроводной связи с пропускной способностью до 40 Гбит/с. Его мы реализовали раньше срока, и у нас возник проект по межспутниковой связи. На тот момент мы уже договорились о партнерстве с РКС и вошли в Космический кластер Сколково с новым проектом. Тем временем наступил 2021 год, наш 10-летний период резидентства закончился. Резидентами Сколково мы быть перестали, но добрые отношения поддерживаем.
Мнений о Сколково я слышал много – как положительных, так и отрицательных. Наш опыт был положительный, все процедуры взаимодействия прозрачны и понятны, менеджеры идут навстречу и помогают. Когда готовили грантовую документацию, получили все необходимые консультации, помощь и поддержку. Участие в мероприятиях Фонда позволило получить полезные контакты, мы ощутили реальную помощь в продвижении компании и наших продуктов. Собственно, связь с «Росатомом» возникла в результате одного из мероприятий, организованных Сколково.
Опыт Сколково нам понравился, стали искать другие возможности – рассматривали Долину при МГУ, в Казани, Нижнем Новгороде. Но мы подумали: а почему бы не инициировать создание такого института развития в Рязани? В 2018 году вышло правительственное постановление о формировании инновационных центров поддержки малого бизнеса. И мы обратились в Минэкономразвития с предложением организовать космический инновационный центр в Рязани. Сегодня это Аэрокосмическая инновационная долина, ее резидентами мы стали в марте этого года. Надеемся, что в рамках Долины будут организованы производственно-испытательные площадки для таких небольших компаний, как наша. Также мы ожидаем создания центра коллективного пользования испытательным оборудованием.
– Какими вы видите будущее FSO-технологии в 10-летней перспективе? Какие планы у вашей компании?
Б.О.: Если учитывать общемировой тренд на увеличение перемещаемых объемов данных, то потребность в высокоскоростных беспроводных системах, к которым относятся АОЛС, будет увеличиваться. Еще один тренд – безопасность передачи данных, возможность передавать квантовые ключи, работать в условиях воздействия средств РЭБ и в режиме радиомолчания – тоже предрекает технологии большое будущее. Также не стоит забывать об интенсивном развитии космического сегмента, где можно создать фактически аналог наземной опорной оптоволоконной сети для высокоскоростной передачи данных.
Эти три тренда, на наш взгляд, определят и развитие технологии, и планы нашей компании на обозримую перспективу: мы ожидаем, если идти от земли к космосу, завершить разработки изделий для сетей 5G, 6G, изделий для организации связи между подвижными объектами, реализовать проект по межспутниковой связи. Для этих проектов мы ищем индустриальных партнеров и всегда открыты к сотрудничеству. Есть цель вернуться и на международный рынок с новыми продуктами и увеличить свою долю на глобальном рынке FSO-технологий.
©«Новый оборонный заказ. Стратегии»
№ 3 (80), 2023 г., Санкт-Петербург
[1] «Пять девяток», «две девятки» – речь идет о высокой доступности (High Availability, HA). Это метод проектирования систем, гарантирующий возможность непрерывно использовать систему в течение определенного промежутка времени. Выражается в процентах аптайма в год. – Прим. НОЗС
[2] Long-Term Evolution – стандарт беспроводной высокоскоростной передачи данных для мобильных телефонов и других терминалов, работающих с данными. – Прим. НОЗС
[3] Радиорелейная связь – тип беспроводной связи, образованной цепочкой ретрансляционных радиостанций. – НОЗС
